До Африки батон я не докину (с)
Название: «Молитва»
Бета: нет
Фэндом: «Сверхъестественное» ("Supernatural ")
Жанр и рейтинг: слэш; R; ангст
Пейринг: динокас
Размер и статус: драббл; закончен
Саммари: написано на Destiel one string, VI-28. Дин/Кас. Молитвы бывают песнями.
Дисклеймер: готова стать домоработницей Джеев, но, увы, они не мои.
читать дальше***
— ... не спускай глаз с моего брата, окей? — Дин умолкает: в горло словно бы песок засыпают, трудно глотать и отчаянно хочется пить. Он не готов к богослужению в церкви, но согласен каждую ночь в молчании и душащем одиночестве мотельного номера исповедоваться личному ангелу. Сэм ушел по своим делам, и у Дина есть несколько часов до возвращения брата, чтобы закончить все запланированное.
Сэм думает, что в вечерней программе Дина несколько пунктов: игра в бильярд, выпивка, флирт с доступной девушкой, быстрый секс в кабинке туалета или же — второй, сокращенный вариант — игра в бильярд и выпивка, много-много выпивки. Дин попытается сделать все возможное, чтобы оставить брата в заблуждении, чтобы тот лишний раз не поднимал разговор о Касе: эта тема по-прежнему была под запретом.
— Кас, ты не представляешь, как я меня все задолбало. Сэмми шифруется, как всегда что-то скрывая, Бенни вот-вот сорвется и снова начнет выпивать кровавую Мэри прямо из человеческого горлышка, где тебя носит — неизвестно, — матрас прогибается, когда Дин садится на кровать: мысли слишком тревожные, вертятся вокруг Сэма, Кевина и идиотской скрижали, разбегаются, запутывают еще больше, и Дин теперь сплошной комок нервов.
Забыть бы обо всем этом дерьме на какое-то время, поэтому Дин заставляет себя прокручивать перед глазами пикантные сцены с Касом, чтобы поймать нужную волну, создать настрой. Это несложно: ангел всегда на него действовал слишком сильно, как короткое замыкание – раз, и отрубит прочее, ненужное, бытовое, замкнет на самом себе и вспыхнет током-пожарищем, опаляя возбуждением все тело.
— Знаешь, о чем я постоянно вспоминаю? Перед сном, потому что днем мне есть, чем заняться. А вот ночью прорывает, да и бессонница эта гребаная, — Дин устало трет глаза и откидывается на спинку кровати. Голос негромкий, ведь его речь рассчитана лишь на одного слушателя, который находится за тысячу миль отсюда. Эдакий односторонний радиоприемник. Дин знает: Кастиэль слышит его всегда, где бы он ни был и в каких бы отношениях они не расстались: новоявленными врагами или бывшими любовниками, которые никогда не смогут порвать окончательно. И Дин пользуется этим. Нечестный прием, да, но кто сказал, что нужно играть по правилам?
— Больше всего я мечтаю, чтобы ты появился сейчас в своем бежевом плаще и рубашке, как тогда, в наше знакомство. Кас, ты до чертиков напугал нас с Бобби: вот скажи, нахуя были эти спецэффекты в виде взорванных лампочек и искр от молний? — визг молнии на джинсах проезжается по оголенным нервам, ладонь привычно обхватывает полувставший член. Потому что, несмотря на условия, реакция на Кастиэля у Дина одна. — Впрочем, плевать, я сейчас не об этом. Я хочу тебя того: уверенного посланника Господа.
Прошлый Кастиэль, решительный и непоколебимый, и нынешний, все больше и больше напоминающий на человека по своему эмоциональному состоянию, столь непохожи друг на друга, что можно заподозрить совершенно разные сущности. Дин какое-то время думает о пути, который прошел Кастиэль, о дороге ошибок и выбора, выведшей ангела к самопожертвованию и свободной воле, но потом снова возвращается к своей фантазии.
— Знаешь, чтобы ты сделал, Кас? Опустился на колени, ведь ты так охуенно смотришься между моих ног, и молча принял бы мой член в рот, глубоко, до конца, чтобы я чувствовал гладкие стенки твоего горла. Черт, да, ты бы несколько раз не уследил за зубами, и был бы не таким умелым, как некоторые из моих бывших подружек, но я бы держался из последних сил, чтобы не кончить в первое мгновение.
Слова лились ровно, будто их кто-то нашептывал, переводили обычную молитву в категорию боговдохновленного экстаза, святого откровения. То, что должно было считаться за обращение с просьбой о помощи к Кастиэлю, слишком часто переходило в славословие. Молитвы бывают разными, молитвы бывают песнями-гимнами содомской любви — и только Винчестер-старший мог так извратить смысл непорочного деяния.
— Твой рот... он такой охуенный, он просто предназначен, чтобы принимать меня. Мне уже давно никто не отсасывал так классно, как это делаешь ты, и твой взгляд — снизу вверх... Но минетом ты бы не отделался. Я бы заставил тебя опереться о стол и резко вставил бы тебе, — правой рукой Дин грубо скользит по каменному стволу. Из-за постоянно всплывающих в памяти подробностей ритм сбивается, каждое движение пропитано похотью и напряжением. — Ты бы принял, о да, ведь для меня всегда раскрыт. Мы бы трахались как иступленные, словно впервые дорвались друг до друга, и тебе это нравилось бы, правда? Нравилось, знаю — ты скоро сообразил, как надо подмахивать, чтобы было еще класснее, еще круче, чтобы до гребаных звездочек перед глазами.
Дина колотит от возбуждения: лишь с недавнего времени он узнал, что может довести себя до такого состояния лишь словами, лишь грязными разговорчиками в пустой комнате с самим собой и — гипотетически — Кастиэлем, сидящим в какой-нибудь кофейне на другом конце страны.
— Блять, Кас, с твоими стонами никакая порнография не нужна. Я уже соскучился по тому, как ты выстанываешь ругательства на енохианском. Не отпирайся, я знаю, что ты материшься от восторга, и поверь, язык ангелов — самое сексуальное, что я слышал.
Ересь, срывающаяся с его губ, возмутила бы любого верующего человека, да тот же Сэм с его благоговейным трепетом перед ангелами, узнай, как именно Дин обращается к Кастиэлю — пришел бы в ужас.
— Ты охуенно-соблазнительно выглядишь со стороны — кстати, в следующий раз напомни мне, чтобы бы мы сделали это перед зеркалом, окей? Ты должен себя видеть.
Интересно, можно теперь сменить статус Дина с праведника на первого грешника, ведь он сознательно взрастил собственное учение, со святотатственными представлениями об обязанностях лучезарных ангелах. Безупречный любовник с идеально тугой задницей, податливый и согласный на все — если кто-то сказал бы так о Касе, Дин, не задумываясь, спустил бы всю обойму, чтобы научить говнюка уважению. Не то что вслух сказать, даже подумать об этом немыслимо.
— А знаешь, какие мысли стали бы последней каплей перед оргазмом? — Голос срывается, становится глухим, с какими-то резкими, острыми интонациями. — Что я трахаю ангела, Воина Господня, что он послушно позволяет мне то, о чем другие не могут даже помыслить. Что ты мой.
Дин двигает сильнее по ноющему, пульсирующему члену, другой рукой сжимает соски, грубо, как любит, и, кажется, он почти на грани.
— И... знаешь что, Кас? Знаешь что, ты, гребаный сукин сын? В следующий раз я с удовольствием встану в колено-локтевую, чтобы ты почувствовал, какой кайф я получал каждый раз, втрахивая тебя в матрас, в сиденье Детки, зажимая везде, когда Сэм не видит. Ждать, пока ты сам к этому придешь, потребуешь, у меня больше нет сил, — надоело, правда, потому что ангел не понимал, что такое отношения, никогда не просил о большем, и всему приходилось учить, объяснять. — Кас, ты же всегда хотел добиться от меня подчинения? Я буду упрашивать, молить, чтобы ты вставил мне сильнее, глубже. Уржаться, блин, но, думаю, тебе польстит: свою задницу я никому не доверял, и ты будешь первым. Я знаю, что у тебя получится настолько круто, что мы пошлем к чертям весь мир и не будем вылезать из кровати несколько дней. Ну как тебе такая мотивировка, Кас, чтобы выйти из сумрака?
Лекарство Дина, прописанное им самим себе же: молитва Кастиэлю вместе с разрядкой, как способ снять душевное и физическое напряжение, как спусковой крючок всем запертым мыслям, как способ не сойти с ума в том водовороте проблем, что заставляет его задыхаться.
— Ты мне нужен, Кас, — легко произносить то, что давно напрашивалось, жгло язык и невидимым пунктиром проходило через все поступки-разговоры-взгляды. — Возвращайся.
Дин кончает, как-то тускло и незаметно. Удовлетворение от оргазма слабое, не приносящее облегчение, а ощущение от секса на расстоянии по воображаемому телефону-приемнику больше всего похоже на горечь.
Алгоритм дальнейших действий прост: привести себя в порядок, пойти в ванную и спрятать запачканные спермой полотенце в самый низ корзины для белья. Теперь Сэм не увидит, ведь брат сам скрытничает, ему не до того, чтобы следить за чужими секретами и недомолвками — свои бы не выдать. Интересно, а какой у него маяк, какая константа, что возвращает ему силы для ежедневной борьбы? Дин тут же обрывает эти мысли: словно бы он не знает ответ на этот вопрос, ведь Винчестеры как якоря друг для друга, а у Дина просто есть дополнительный, не менее сильный и значимый.
Окружающее пространство расплывается, поэтому приходиться опереться намыленными руками о раковину в ванной. Дин позволяет себе быть слабым всего на секунду, еще немного — и в броне не будет ни единой вмятины. Если не поможет этот аргумент, которым Дин решает воспользоваться в последнюю минуту: сказать те самые, запретные слова, пусть и не прямым текстом, то когда Кастиэль вернется и начнет оправдываться за свое недоверие, одного «извини» будем мало. О, это обязательно произойдет, потому что ангел мастерски наступает на одни и те же грабли.
И сейчас — Дин не простит.
Через минуту, когда хлопанье крыльев так и не вспарывает тишину мотельной комнаты, Дин поднимает голову и смотрит в зеркало. Человек, который в нем отражается, кажется смертельно уставшим.
Бета: нет
Фэндом: «Сверхъестественное» ("Supernatural ")
Жанр и рейтинг: слэш; R; ангст
Пейринг: динокас
Размер и статус: драббл; закончен
Саммари: написано на Destiel one string, VI-28. Дин/Кас. Молитвы бывают песнями.
Дисклеймер: готова стать домоработницей Джеев, но, увы, они не мои.
читать дальше***
— ... не спускай глаз с моего брата, окей? — Дин умолкает: в горло словно бы песок засыпают, трудно глотать и отчаянно хочется пить. Он не готов к богослужению в церкви, но согласен каждую ночь в молчании и душащем одиночестве мотельного номера исповедоваться личному ангелу. Сэм ушел по своим делам, и у Дина есть несколько часов до возвращения брата, чтобы закончить все запланированное.
Сэм думает, что в вечерней программе Дина несколько пунктов: игра в бильярд, выпивка, флирт с доступной девушкой, быстрый секс в кабинке туалета или же — второй, сокращенный вариант — игра в бильярд и выпивка, много-много выпивки. Дин попытается сделать все возможное, чтобы оставить брата в заблуждении, чтобы тот лишний раз не поднимал разговор о Касе: эта тема по-прежнему была под запретом.
— Кас, ты не представляешь, как я меня все задолбало. Сэмми шифруется, как всегда что-то скрывая, Бенни вот-вот сорвется и снова начнет выпивать кровавую Мэри прямо из человеческого горлышка, где тебя носит — неизвестно, — матрас прогибается, когда Дин садится на кровать: мысли слишком тревожные, вертятся вокруг Сэма, Кевина и идиотской скрижали, разбегаются, запутывают еще больше, и Дин теперь сплошной комок нервов.
Забыть бы обо всем этом дерьме на какое-то время, поэтому Дин заставляет себя прокручивать перед глазами пикантные сцены с Касом, чтобы поймать нужную волну, создать настрой. Это несложно: ангел всегда на него действовал слишком сильно, как короткое замыкание – раз, и отрубит прочее, ненужное, бытовое, замкнет на самом себе и вспыхнет током-пожарищем, опаляя возбуждением все тело.
— Знаешь, о чем я постоянно вспоминаю? Перед сном, потому что днем мне есть, чем заняться. А вот ночью прорывает, да и бессонница эта гребаная, — Дин устало трет глаза и откидывается на спинку кровати. Голос негромкий, ведь его речь рассчитана лишь на одного слушателя, который находится за тысячу миль отсюда. Эдакий односторонний радиоприемник. Дин знает: Кастиэль слышит его всегда, где бы он ни был и в каких бы отношениях они не расстались: новоявленными врагами или бывшими любовниками, которые никогда не смогут порвать окончательно. И Дин пользуется этим. Нечестный прием, да, но кто сказал, что нужно играть по правилам?
— Больше всего я мечтаю, чтобы ты появился сейчас в своем бежевом плаще и рубашке, как тогда, в наше знакомство. Кас, ты до чертиков напугал нас с Бобби: вот скажи, нахуя были эти спецэффекты в виде взорванных лампочек и искр от молний? — визг молнии на джинсах проезжается по оголенным нервам, ладонь привычно обхватывает полувставший член. Потому что, несмотря на условия, реакция на Кастиэля у Дина одна. — Впрочем, плевать, я сейчас не об этом. Я хочу тебя того: уверенного посланника Господа.
Прошлый Кастиэль, решительный и непоколебимый, и нынешний, все больше и больше напоминающий на человека по своему эмоциональному состоянию, столь непохожи друг на друга, что можно заподозрить совершенно разные сущности. Дин какое-то время думает о пути, который прошел Кастиэль, о дороге ошибок и выбора, выведшей ангела к самопожертвованию и свободной воле, но потом снова возвращается к своей фантазии.
— Знаешь, чтобы ты сделал, Кас? Опустился на колени, ведь ты так охуенно смотришься между моих ног, и молча принял бы мой член в рот, глубоко, до конца, чтобы я чувствовал гладкие стенки твоего горла. Черт, да, ты бы несколько раз не уследил за зубами, и был бы не таким умелым, как некоторые из моих бывших подружек, но я бы держался из последних сил, чтобы не кончить в первое мгновение.
Слова лились ровно, будто их кто-то нашептывал, переводили обычную молитву в категорию боговдохновленного экстаза, святого откровения. То, что должно было считаться за обращение с просьбой о помощи к Кастиэлю, слишком часто переходило в славословие. Молитвы бывают разными, молитвы бывают песнями-гимнами содомской любви — и только Винчестер-старший мог так извратить смысл непорочного деяния.
— Твой рот... он такой охуенный, он просто предназначен, чтобы принимать меня. Мне уже давно никто не отсасывал так классно, как это делаешь ты, и твой взгляд — снизу вверх... Но минетом ты бы не отделался. Я бы заставил тебя опереться о стол и резко вставил бы тебе, — правой рукой Дин грубо скользит по каменному стволу. Из-за постоянно всплывающих в памяти подробностей ритм сбивается, каждое движение пропитано похотью и напряжением. — Ты бы принял, о да, ведь для меня всегда раскрыт. Мы бы трахались как иступленные, словно впервые дорвались друг до друга, и тебе это нравилось бы, правда? Нравилось, знаю — ты скоро сообразил, как надо подмахивать, чтобы было еще класснее, еще круче, чтобы до гребаных звездочек перед глазами.
Дина колотит от возбуждения: лишь с недавнего времени он узнал, что может довести себя до такого состояния лишь словами, лишь грязными разговорчиками в пустой комнате с самим собой и — гипотетически — Кастиэлем, сидящим в какой-нибудь кофейне на другом конце страны.
— Блять, Кас, с твоими стонами никакая порнография не нужна. Я уже соскучился по тому, как ты выстанываешь ругательства на енохианском. Не отпирайся, я знаю, что ты материшься от восторга, и поверь, язык ангелов — самое сексуальное, что я слышал.
Ересь, срывающаяся с его губ, возмутила бы любого верующего человека, да тот же Сэм с его благоговейным трепетом перед ангелами, узнай, как именно Дин обращается к Кастиэлю — пришел бы в ужас.
— Ты охуенно-соблазнительно выглядишь со стороны — кстати, в следующий раз напомни мне, чтобы бы мы сделали это перед зеркалом, окей? Ты должен себя видеть.
Интересно, можно теперь сменить статус Дина с праведника на первого грешника, ведь он сознательно взрастил собственное учение, со святотатственными представлениями об обязанностях лучезарных ангелах. Безупречный любовник с идеально тугой задницей, податливый и согласный на все — если кто-то сказал бы так о Касе, Дин, не задумываясь, спустил бы всю обойму, чтобы научить говнюка уважению. Не то что вслух сказать, даже подумать об этом немыслимо.
— А знаешь, какие мысли стали бы последней каплей перед оргазмом? — Голос срывается, становится глухим, с какими-то резкими, острыми интонациями. — Что я трахаю ангела, Воина Господня, что он послушно позволяет мне то, о чем другие не могут даже помыслить. Что ты мой.
Дин двигает сильнее по ноющему, пульсирующему члену, другой рукой сжимает соски, грубо, как любит, и, кажется, он почти на грани.
— И... знаешь что, Кас? Знаешь что, ты, гребаный сукин сын? В следующий раз я с удовольствием встану в колено-локтевую, чтобы ты почувствовал, какой кайф я получал каждый раз, втрахивая тебя в матрас, в сиденье Детки, зажимая везде, когда Сэм не видит. Ждать, пока ты сам к этому придешь, потребуешь, у меня больше нет сил, — надоело, правда, потому что ангел не понимал, что такое отношения, никогда не просил о большем, и всему приходилось учить, объяснять. — Кас, ты же всегда хотел добиться от меня подчинения? Я буду упрашивать, молить, чтобы ты вставил мне сильнее, глубже. Уржаться, блин, но, думаю, тебе польстит: свою задницу я никому не доверял, и ты будешь первым. Я знаю, что у тебя получится настолько круто, что мы пошлем к чертям весь мир и не будем вылезать из кровати несколько дней. Ну как тебе такая мотивировка, Кас, чтобы выйти из сумрака?
Лекарство Дина, прописанное им самим себе же: молитва Кастиэлю вместе с разрядкой, как способ снять душевное и физическое напряжение, как спусковой крючок всем запертым мыслям, как способ не сойти с ума в том водовороте проблем, что заставляет его задыхаться.
— Ты мне нужен, Кас, — легко произносить то, что давно напрашивалось, жгло язык и невидимым пунктиром проходило через все поступки-разговоры-взгляды. — Возвращайся.
Дин кончает, как-то тускло и незаметно. Удовлетворение от оргазма слабое, не приносящее облегчение, а ощущение от секса на расстоянии по воображаемому телефону-приемнику больше всего похоже на горечь.
Алгоритм дальнейших действий прост: привести себя в порядок, пойти в ванную и спрятать запачканные спермой полотенце в самый низ корзины для белья. Теперь Сэм не увидит, ведь брат сам скрытничает, ему не до того, чтобы следить за чужими секретами и недомолвками — свои бы не выдать. Интересно, а какой у него маяк, какая константа, что возвращает ему силы для ежедневной борьбы? Дин тут же обрывает эти мысли: словно бы он не знает ответ на этот вопрос, ведь Винчестеры как якоря друг для друга, а у Дина просто есть дополнительный, не менее сильный и значимый.
Окружающее пространство расплывается, поэтому приходиться опереться намыленными руками о раковину в ванной. Дин позволяет себе быть слабым всего на секунду, еще немного — и в броне не будет ни единой вмятины. Если не поможет этот аргумент, которым Дин решает воспользоваться в последнюю минуту: сказать те самые, запретные слова, пусть и не прямым текстом, то когда Кастиэль вернется и начнет оправдываться за свое недоверие, одного «извини» будем мало. О, это обязательно произойдет, потому что ангел мастерски наступает на одни и те же грабли.
И сейчас — Дин не простит.
Через минуту, когда хлопанье крыльев так и не вспарывает тишину мотельной комнаты, Дин поднимает голову и смотрит в зеркало. Человек, который в нем отражается, кажется смертельно уставшим.